На краю земли - Страница 4

Поговорив еще несколько минут, ушли.

Вечером в клубе - собрание местных работников. Товарищи говорят речи очень просто, деловито, без попыток щегольнуть ораторским искусством. Чувствуется в этих людях глубокое сознание важности работы, которую они ведут здесь, "на краю земли". Молодой вихрастый парень густо и веско говорит, как бы читая стихи древних, героических былин:

- Вот и здесь, в полунощном краю, на берегу холодного океана, мы строим крепость, как везде на большой, на богатой земле Союза наших республик.

Часто мелькают сочные, чеканные слова края, всё еще богатого знатоками, "сказителями" былинного творчества. И невольно вспоминаешь "времена стародавние", "удалую побывальщину", людей несокрушимой воли, героев норманских саг, новгородских "ушкуйников" и Потанюшку Хроменького, одного из дружинников Васьки Буслаева. Хитер был Потанюшка, он не спорил против Васькина желания искупаться голым в Иордань-реке, где крестился Христос и где разрешалось купаться только в рубахах; он не спорил против Васьки, но хорошо оказал ему:

А текет она, Иордань-река,

А текет она - в море Мертвое...

Вспоминаешь изумительную кудесницу Орину Федосову, маленькую, безграмотную олонецкую старушку, которая знала "на память" все былины Северного края, тридцать тысяч стихов - больше, чем в "Илиаде". Первый, кто оценил глубокое историческое значение этих былин, собрал и записал их, был, как известно, немец Гильфердинг. Он, чужой человек,- "чуж чуже-нин" обратился непосредственно к живому источнику народного творчества, а вот наши собиратели народных песен и былин, поклонники "народности", славянофилы Киреевский, Рыбников и другие, записывали песни в усадьбах помещиков, от "дворовых" барских хоров. Разумеется, песни эти прошли цензуру и редакцию господ, которые вытравили из них меткое, гневное слово, вытравили живую мысль и всё, что пел, что мыслил крестьянин о своей трагической, рабской жизни.

Только этой зоркой и строгой цензурой класса можно объяснить такое противоречие: церковь свирепо боролась против пережитков древней, языческой религии, а все-таки эти пережитки не исчезли и в наши дни. А вот песни крестьянства о своем прошлом, о попытках борьбы своей против рабства или совсем исчезли, или же сохранились в ничтожном количестве и явно искаженном виде. Как будто крестьяне и ремесленники не слагали песен в эпоху Смутного времени про Ивана Болотникова, самозванного царя, про царя Василия, шуйского торговца овчиной, песен о Степане Разине, Пугачеве, "чумном" московском бунте 1771 года, будто бы монастырские и помещичьи холопы и рабочие казенных заводов не пели о своей горькой жизни. Этот варварский процесс вытравливания, обезличивания народного творчества - насколько я знаю - не отмечен с достаточной ясностью историками культуры и нашими иссле-дователями "фольклора".

...Из клуба поехали на слет пионеров Северного края, на другой конец широко разбросанного Мурманска. Два часа ночи, и, хотя небо плотно окутано толстым слоем облаков,- все-таки светло, как днем. По улицам еще бегают дети - мелюзга, возраста "октябрят". Эти люди будущего спят, должно быть, только зимой. Какой-то седой, тоже бессонный, "мурман" садит елки пред окнами дома, две уже посадил, роет яму для третьей. Ему помогает высокая странная женщина в зеленом свитере и в кожаной фуражке Почти всюду недостроенные дома, и по всем улицам ветер гонит стружку. Улицы очень широкие, видимо, в расчете на пожары: город - деревянный.

- Почему не строите из камня, из железобетона?

Два ответа:

- Дорого

- Каменщиков нет.

"Вот бы итальянских пригласить сюда",- подумалось мне.

Жалобы на недостаток строительных рабочих я слышал не один раз.

- Сезон здесь короткий, работают они сдельно, сколько хотят, заработок большой,- а не заманишь их, бормочут: далеко, холодно, "ядовитый" океан, девять месяцев солнца нет.

Плотников и каменщиков не упрекнешь за то, что они не знают одной из далеких окраин своей страны,- ее не знают и многие из людей, которые обязаны знать область, где они работают.

- Я недавно здесь,- говорил мне один из товарищей,- недавно - и еще не принюхался. Но уже ясно - богатейший край! Ежели его по-настоящему копнуть - найдется кое-что и поценнее хибинских апатитов.

В доказательство своих слов он сообщил, что где-то "поблизости" мальчишки находят слюду и "куски металла, должно быть, цинка или евинца".

- Тут был один лесовод, так он говорил, что здесь растет высокоценное дерево - мелкослойная ель, и будто нигде нет этого дерева в таком количестве, как у нас А поселенцы на дрова рубят эту ель.

И, усмехаясь, продолжал:

- До курьеза мы ни черта не знаем! Недавно в лесах, около границы, медеплавильный завод нашли, хороший завод, построен, должно быть, в годы войны. 75% оборудования еще цело, только железо кровельное и кирпич разграблен, видимо, поселенцы растащили. Стали мы искать: чей завод? Никаких знаков! Нашли в Александровске заявки на медную руду, одна - времен Екатерины, другая - Николая Первого, кажется. Но заявки не на то место, где поставлен завод. Чудеса...

Мне принесли образцы находок - несколько кусков слюды и свинцового блеска. Я спросил: установлены ли места нахождения этих руд?

- Нет еще. Специалистов ждем. В Хибинах они целым табуном возятся с апатитами, наверное, и сюда заглянут.

Человек помолчал и, вздохнув, сердито договорил:

- Я не "спецеед", а все-таки так же мало верю им, как они нам. Съездит в лес, понюхает и скажет: действительно это руда, но - нерентабельна, промышленного значения не имеет. Чёрт его знает - так это или нет? Вам, конечно, известно, что кое-кто из них всё надеется, что старые хозяева еще вернутся, а старые-то хозяева, наверное, передохли давно...